Колхозницы Федоры дочурку все Аришкой-трусишкой звали. До того трусливая была девочка, – ну просто ни шагу от матери! И в хозяйстве от нее никакой помощи.
– Слышь, Аришка, – скажет бывало мать, – возьми ведерочко, натаскай из пруда воды в корыто: постираться надо.
Аришка уж губы надула:
– Да-а!.. В пруду – лягушки.
– ну и пусть лягушки. Тебе что?
– А они прыгучие. Я их боюся.
Натаскает Федора воды сама, белье постирает:
– Поди, доченька, на чердаке белье развесь – посушиться.
– Да-а!.. На чердаке – паук.
– Ну и пусть паук.
– Он ползучий. Я его боюся.
Махнет Федра рукой на дочь, сама на чердак полезет:
– А ты, Аришка, пока хоть в чулан сходи, молока крынку принеси.
– Да-а!.. А в чулане – мыши.
– А хоть бы и так! Не съедят они тебя.
– Они хвостатые. Я их боюся.
Ну что с такой трусишкой поделаешь?!
Раз летом убирали колхозники сено на дальнем покосе в большом лесу.
Аришка от матери ни на шаг, цепляется за юбку, – работать не дает.
Федора и придумала:
– Ты бы, девушка, в лес сходила по малину. Тут в лесу страсть сколько малины. Хоть лукошко набери.
Аришка – первая в колхозе сластена. К ягодам липнет, как муха к сахару.
– Где, маменька, где тут малинка?
– Да вон на опушке. Идем, покажу.
Как увидала Аришка на кустах красные ягоды, так к ним и кинулась.
– Далеко-то в лес, слышь, не ходи, доченька, – наставляла Федороа. – А напугаешься чего, – меня кличь. Я тут рядом буду, никуда не уйду.
Славно поработалось в тот день Федоре: ни разу ее из лесу Аришка не откликнула.
Пришло время полдничать. Только собралась Федора за дочуркой в лес, глядь – Аришка сама идет. Все щеки у нее в малиновом соку и в руках – полное лукошко ягоды.
– Умница, доченька! – обрадовалась Федора. – И где же это ты столько много ягоды набрала?
– А там подальше, за ручьем, в большом малиннике.
– Ишь расхрабрилась, куда забрела! Говорила ведь я тебе: далеко в лес не заходи. Как там тебя звери не съели?
– Какие там звери! – смеется Аришка. – Один медвежонок всего и был.
Тут уж Федоре пришел черед пугаться:
– Как... медвежонок?.. Какой такой медвежонок?..
– Да смешной такой, хорошенький. Мохнатый весь, носик черненький, а глазки зеленые-зеленые!
– Батюшки-светы! И ты не испугалась?
– И не подумала! Я ему: “Здравствуй, Мишкук!” А он, бедненький, напугался – да на дерево от меня. Я ему кричу: “Слазь, Мишенька, слазь! Дай только поглажу!” А он выше да выше. Так и не слез ко мне. Поди, и сейчас на том дереве сидит, с перепугу-то.
У Федоры так сердце и оборвалось:
– А в кустах, доченька, никого там не приметила?
– Был кто-то, ходил, сучьями потрескивал да все ворчал толстым голосом. Тоже, верно, малинку собирал. Уж я звала-звала: “Дяденька, пособи медвежонка поймать!” Да не вышел он ко мне.
– Дитя неразумное! – всплеснула руками Федора. – Да ведь это не иначе, как сама медведиха кругом ходила, своего медвежонка берегла! Да как только она тебя насмерть не разорвала!
А колхозники, как такое услыхали, – сейчас подхватили кто топор, кто вилы – да в лес!
В малиннике за ручьем и на самом деле нашли медведицу. Только она им не делась, ушла от них с другим своим медвежонком.
А того медвежонка, что на дерево залез, колхозники изловили и Аришке в подарок на ремешке привели.
Случилось это все в прошлом году.
Теперь медвежонок с большого медведя вырос, а от Аришки ни на шаг, как бывало Аришка от матери. Сама Аришка – та все еще маленькая, только еще в первый класс пошла, а над партой ее чуть видно.
Мишука своего нисколько не боится, хоть он вон какое страшилище вырос: лошади от него шарахаются и трактор на дыбы становится.
Нынче уж Федорину дочурку никто Аришкой-трусишкой не зовет, – все Аришей-с-Мишей величают. Она старательная такая стала, всем девчонкам в пример, матери помощница. И за водой на пруд, и в погреб, и на чердак ходит.
Вот и пойми ее, чего она раньше мышей-то боялась!